Земля свободных

O say, does that star-spangled banner yet wave
O'er the land of the free and the home of the brave?
Государственный гимн США

Владелец и исполнительный директор компании Megagames, Inc. Билл Ричмэн сплел пухлые пальцы, окинул мрачным взглядом лидера команды разработчиков Макса Смарта и пробурчал:
- Ну, что там у вас по новому проекту?
- Движок мы доделали, - начал Смарт по возможности бодро и тут же был перебит:
- На неделю позже срока.
- Что делать, босс, - развел руками Макс, - мы с Джонни и так вкалываем по шестнадцать часов в сутки! Если вы хотите, чтобы работа шла быстрее, нам нужно больше народа.
- Куда уж больше? Бюджет проекта и так раздут по самое не могу. В команде разработчиков больше тридцати человек!
- Но из них работаем-то реально только мы с Джонни! Ну еще Элис, она, конечно, пишет классную музыку, но она же не программист... Я же не говорю, что надо и дальше увеличивать команду. Просто выгнать хотя бы нескольких бездельников и взять на их место толковых парней... то есть, я хотел сказать, толковых персон, - поправился Смарт, пока его не обвинили в мужском шовинизме.
- Это кого же ты предлагаешь уволить? - прищурился шеф.
- Да хотя бы дебилов!
- Во-первых, не дебилов, а альтернативно одаренных, сколько можно тебя учить... Во-вторых, ты что, сам не понимаешь, что при любой попытке их тронуть борцы с дискриминацией и правозащитники съедят меня живьем? Их адвокаты в один миг докажут, что их уволили не потому, что они плохо работают, а потому, что они деб... альтернативно одаренные.
- Но ведь первое следует из второго!
- Во-во, ты лишний раз продемонстрировал свои расистские шовинистические дискриминационные взгляды, отрицающие равенство всех людей, записанное в Конституции, Декларации прав человека и Декларации независимости. Из своих отсталых узкоэгоистических интересов и антигуманных представлений о превосходстве ума над глупостью... то есть над альтернативной одаренностью... ты хочешь лишить часть американских граждан права на работу. Напомню - чтобы стать американским гражданином, достаточно родиться под американским флагом. А вот ума для этого совершенно не требуется.
- Да пусть работают дворниками, я что, против? Но с какой стати эти умственно альтернативные должны работать в компьютерной фирме?!
- Просто в бюро по трудоустройству их спросили, чем они хотят и умеют заниматься, и они ответили - "играми".
- Так это значило - играть в игры! А не разрабатывать их!
- А вот это уже никого не волнующие частности. Наше неумение организовать работу подходящим для них образом. Государство создало им льготные условия, обязанность частного бизнеса - сделать ответный шаг.
- Но они же в принципе не способны к нашей работе! Если меня не возьмут в баскетбольную команду, я что, могу подать в суд за дискриминацию?
Ричмэн задумчиво оглядел подчиненного.
- Пожалуй, нет, - подвел он итог своего осмотра. - У тебя вполне обычный рост, да и других отклонений не наблюдается. Вот будь ты карликом - тогда да, шансы выиграть дело были бы неплохие. Ну или, на худой конец, лысым. Хороший адвокат мог бы доказать дискриминацию по лысине...
- Вы шовинист, босс, - мстительно ответил Макс. - Нельзя говорить "лысый". Надо говорить "альтернативно волосатый".
- Так или иначе, альтернативно одаренных трогать нельзя, - резюмировал Ричмэн. - У них такое лобби в Конгрессе... Ты бы еще нег... афроамериканцев уволить предложил.
- И предложу, - набычился Смарт. - Нет, не потому, что я имею что-то против их цвета кожи. Но они же даже в школе не учились...
- Учились, и побольше твоего, - возразил Ричмэн. - Том Кроу в каждом классе по два года отсидел, а в выпускном так даже три. И вообще, у них прекрасные характеристики с прошлого места работы.
- Это с какого? - подозрительно прищурился Смарт.
- Из колонии строгого режима.
- Да там, небось, просто побоялись обвинений в расовой дискриминации. Или хотели поскорее от них избавиться. Слушайте, босс, почему в компьютерных фирмах не практикуют условно-досрочные освобождения? Я бы сам написал им прекрасную характеристику, лишь бы выставить их за порог.
- Выставишь их, как же! Пока ведь они никого не ограбили и не убили? Я имею в виду - на рабочем месте.
- Да ведь они из всех языков программирования знают только блатную феню! Знаете, чем занимался раньше Лерой, которого мы взяли как специалиста по цифровым движкам? Перебивал номера на двигателях угнанных автомобилей. А Квинси, которого нам подсунули как специалиста по графике?
- Рисовал графити на стенах?
- Нет, фальшивые доллары. Кстати, даже это получалось у него плохо.
- В любом случае, уволить чернокожего сейчас может только самоубийца. А уж одновременно препятствовать социальной реабилитации бывших заключенных - только самоубийца с мазохистскими наклонностями.
- Кстати, а если уволить...
- Нет, нет и нет! - рявкнул шеф. - Даже не заикайся.
- Ну хотя бы отправить на пенсию Олдфарта мы можем?
- Хочешь иметь дело с Союзом защиты прав пожилых людей?
- Но он же в маразме! Он каждое утро наливает молоко своей компьютерной мышке!
- Имеет полное право. У нас свободная страна. Если хочешь знать, из всей команды разработчиков я могу уволить только двух человек.
- Ну хотя бы двух! Нам уже не пришлось бы вкалывать по шестнадцать часов...
- Не сомневаюсь. Учитывая, что без работы остались бы именно вы с Джонни. Вы оба - белые мужчины без физических и умственных нарушений, гетеросексуальной ориентации, не имевшие проблем с законом и наркотиками, не состоящие в религиозных сектах. В этой стране заступиться за вас некому. Скажи спасибо, что я все еще сохраняю за вами ваши места. Несмотря на все прозрачные намеки из Комитета по политкорректности.
Макс пристыженно умолк.
- Ладно, - смилостивился босс, - значит, движок у нас есть. Что со сценарием?
- Вот это как раз надо обсудить, - оживился Смарт. - Вообще-то изначально мы делали движок под игру на тему Второй мировой...
- Про Вторую мировую не пойдет, - поморщился Ричмэн. - Пропаганда нацизма. Антидиффамационная лига съест нас с потрохами.
- Какая же пропаганда?! - изумился Макс. - Игра же про победу над нацизмом!
- А разве у вас не будет кампании, позволяющей сыграть за Германию?
- Ну, вообще-то, это планировалось, - признался Смарт. - Пользователи любят, чтобы было можно сыграть за обе стороны конфликта. Но ведь там все соответствует исторической правде, за кого ни играй, Германия все равно терпит поражение...
- Какое это имеет значение? Игроку предлагается почувствовать себя фашистом и стрелять в американских солдат. Ты всерьез думаешь, что нам позволят выпустить подобное?
- Ну хорошо, мы выкинем вторую кампанию... и многопользовательский режим тоже... хотя все это, конечно, сильно ударит по рейтингам игры... оставим только возможность воевать за союзников.
- Все равно. Вы напихаете в игру свастик, а это - пропаганда нацизма.
- Да ведь игрок будет стрелять по кораблям и самолетам со свастикой! Где же здесь пропаганда?!
- Любое изображение свастики - оскорбление памяти жертв Холокоста. Не смотри на меня, как на альтернативно одаренного. Это тебе говорю не я, это тебе скажут адвокаты Антидиффамационной лиги. Не говоря уж про законодателей большинства стран Европы.
- Что значит "любое"?! Если уж на то пошло, свастики появились за шесть тысяч лет до нацизма. Они есть даже на древнееврейских гробницах. И даже во время Второй мировой войны не любая свастика была фашистской. Финские синие свастики не имели к нацистам никакого отношения. Они появились в 1918 году, когда шведский граф Эрик фон Розен подарил финнам самолет, ставший их первым истребителем. На этом самолете была синяя свастика из фамильного герба графа, ставшая в результате эмблемой финских ВВС...
- Макс, не дави на меня своим университетским образованием. Когда торжествует политическая корректность, историческая никого не интересует.
- Ну ладно, - обреченно вздохнул Смарт, - заменим свастики крестами, как уже делалось в играх для европейского рынка.
- Уже не делается, - отрезал Ричмэн. - Ассоциация христианских церквей выразила протест против использования изображений креста в негативном контексте. Так что даже про Первую мировую уже нельзя.
- Хммм... а про Гражданскую войну? - неуверенно предложил Макс. - Популярная вроде тема...
- Ты в своем уме? Хочешь сделать игру, в которой одни американцы стреляют в других?! Не говоря уже о том, какая это моральная травма для всего чернокожего населения...
- Да ведь война увенчалась их освобождением!
- Напоминая им об освобождении, ты тем самым напоминаешь о рабстве.
- Босс, напомнить можно только тому, кто сам это пережил. А это было 150 лет назад...
- Объясни это борцам с расовой дискриминацией.
- Уфф. Ну а с талибами-то воевать можно? Или там с солдатами Хусейна...
- Можно. Если ты солдат американской армии. А если ты создатель компьютерной игры, то это - разжигание антимусульманских настроений.
- Так ведь с талибами же, а не просто с мусульманами!
- А талибы кто, по-твоему - буддисты?
- Ладно. Ну а по мафии пострелять еще позволительно?
- Сам-то как думаешь? - криво усмехнулся Ричмэн.
- В мафии не будет чернокожих, - поспешно сказал Смарт. - И гаитян. И кубинцев. И азиатов...
Ричмэн продолжал сумрачно молчать, и Макс уставился на него растерянно-просительным взглядом.
- Как насчет итальянцев? - снизошел до объяснения шеф. - Про итальянскую диаспору ты забыл?!
- Итальянцев тоже не будет! - поспешно воскликнул Смарт.
- Не поможет, - отрезал Ричмэн. - Само слово "мафия" - итальянское. Кроме того, если их не будет, они тоже могут обидеться. Скажут, игнорирование особенностей итальянской культуры...
- Хорошо, вы меня убедили, - вздохнул Макс. - Не хотелось опять пихать этот пошлый штамп, но придется снова спасать Землю от инопланетян. Инопланетянской диаспоры у нас ведь еще нет?
- Инопланетянской пока еще нет, - подтвердил шеф, - но, знаешь ли, это еще хуже. Лучше иметь дело с одной разгневанной диаспорой, чем сразу с несколькими. Если наши инопланетяне будут хоть чуть-чуть напоминать человека, сразу несколько наций усмотрят в них сходство с собой. Нос там длинный или глаза узкие... Вспомни, сколько проблем было у Лукаса. Опять же, если инопланетяне нам враждебны, то это кто? Злодеи, прибывшие из космоса, то есть с неба, и убивающие людей.
- Ну да, и что?
- Макс, что-то ты совсем плохо соображаешь. Хочешь, чтобы нас завалили исками за то, что мы разбередили моральные раны пострадавших от терактов 11 сентября?
- Ммм... Ну тогда... пусть это будет вообще не Земля. И не наш мир. Черт, мы сделали такой реалистичный движок, но пусть это будет фэнтези. Герой сражается с нежитью, чудовищами, дикими зверями...
- Со зверями не надо. Проблем с петиками захотел?
- С кем? С... мужскополовыми гомоориентированными американцами?
- Да нет же, с PETA - Ассоциацией за этическое отношение к животным. И насчет нежити... пропаганда вандализма, глумление над телами и памятью умерших...
- Ладно, оставим одних чудовищ. Совсем непохожих ни на людей, ни на животных... вообще ни на что не похожих. Так пойдет?
- Так, может, и пойдет. Хотя... нет, подожди. Главный герой - человек?
- Ну да. А что в этом плохого, он же положительный? Ну, в крайнем случае можно его эльфом сделать...
- Да нет, я не про то. Он мужчина? (**) Крутой парень?
- Ну, вообще-то... - Макс сконфуженно умолк.
- Вот именно. Феминистки нас растерзают. Очередной крутой самец, спасающий мир. А женщинам достаются пассивные и унизительные второстепенные роли какой-нибудь похищенной принцессы...
- Нет проблем, пусть будет главная героиня, непревзойденная воительница.
- И что получается? Мужчины перевалили всю ответственность за спасение мира на женские плечи, а сами прохлаждаются в тенечке. Думаешь, феминистки станут такое терпеть?
- Ну сделаем возможность выбирать пол персонажа. И цвет кожи тоже, - добавил Смарт на всякий случай.
- Не поможет. Вот выберет пользователь или пользовательница играть за героиню. А та, небось, красивая?
- Вообще-то пользователи предпочитают таких... - робко пробормотал Макс.
- Сексуальная эксплуатация женщин, - отрезал босс. - И кроме того - создание виртуального образа идеальной женщины, призванного вызвать у реальных женщин комплекс неполноценности. Феминистки...
- Хорошо, - выдохнул Смарт. - Пусть будет некрасивая. В конце концов, это даже оригинально...
- Нельзя, - перебил Ричмэн.
- А теперь-то из-за кого?! - страдальчески воскликнул Макс.
- Все из-за тех же феминисток. Изображение женщин в заведомо приниженном, карикатурном виде.
- Это что же получается? И с женщиной неполиткорректно, и без женщины неполиткорректно?
- Знаешь что, - задумчиво произнес Ричмэн, - пусть лучше герой тоже будет негуманоидом. Бесполым и ни на что не похожим. Хотя... сомнительно, что такое купят... А зачем нам вообще эти штампы - герои и все такое? Пусть будет некая абстракция, типа тетриса. Но со стрельбой. Пользователи все-таки любят экшин...
- Абстракция?! - возопил Макс. - Да мы столько работали над реалистичным движком! И что же, все насмарку?
- Зато получится очень политкорректно, - непреклонно возразил шеф. - Впрочем... абстрактным объектам тоже нужен какой-нибудь цвет. Ну, что черный и желтый отпадают, это очевидно... белый на всякий случай тоже... и красный заодно...
- Из-за коммунистов, что ли? - в полном ступоре спросил Смарт. - Мы же их вроде все еще не любим? На днях сделали Северной Корее трехтысячное строгое предупреждение...
- Да не из-за коммунистов, а из-за индейцев, то есть, в смысле, коренных американцев, - раздраженно пояснил Ричмэн. - Ну, синий и голубой - сам понимаешь, на кого намек, зеленый - жди исков от Green Peace, коричневый - опять-таки пропаганда фашизма...
- Оранжевый, - несмело предложил Макс.
- Ты что, это же теперь цвет свободной Украины. Знаешь, какая у нас украинская диаспора?
- Тогда фиолетовый, - сделал еще одну попытку Смарт.
- Фиолетовый - это смесь синего с красным, - глубокомысленно изрек Ричмэн. - Выпад против сексуальных и национальных меньшинств одновременно. Опять же, само слово violet похоже на violence. Пропаганда насилия.
- Что же остается - серый? Что же это за игра получится - вся в серых тонах?
- Это неважно. Важно, что серый - значит седой (***). Союз защиты прав пожилых...
- Ну и что же нам делать, босс? - обреченно спросил Смарт.
- Не знаю, - вздохнул Ричмэн. - Ты у нас умный, ты и думай. А я пока новости послушаю, - он взялся за мышку и щелкнул по иконке интернет-радиостанции.
- Председатель Комиссии по политкорректности подал иск в Верховный суд против Национального гимна США, - донеслось из динамика. - Иск мотивирован тем, что в тексте гимна Соединенные Штаты названы "землей свободных и домом смелых". Таким образом, налицо прямое нарушение прав заключенных и тру... простите, альтернативно смелых граждан.
- Он что, совсем идиот? - воскликнул Смарт.
- Конечно, - невозмутимо подтвердил Ричмэн. - Ты разве не знал, что по недавно принятому закону возглавлять Комиссию по политкорректности должен альтернативно одаренный?
- Знаете что, босс, - решительно произнес Макс, поднимаясь из-за стола, - я увольняюсь. И уезжаю из этой страны.
- Куда? - безнадежно пожал плечами Ричмэн. - В Европе то же самое, даже еще хуже.
- В Парагвай.
- Это где такое?
- В Южной Америке.
- И какой там строй?
- Диктатура, - мечтательно произнес Смарт. - После последнего переворота по всей стране не осталось ни одного живого правозащитника. Никаких лиг, ассоциаций и комитетов, никаких исков о диффамациях...
- Но ведь там наверняка какие-то свои ограничения? Диктатура все-таки...
- Да какие там ограничения, смех один. Я узнавал. Нельзя задевать лично Президента, членов его хунты и их родственников. Это всего несколько десятков человек. Всех остальных - сколько угодно.
- Зато они там, небось, по-английски не говорят.
- Можно подумать, мы говорим. Разве весь этот политкорректный новояз - это английский?! А испанский я с университета знаю.
- Макс, подожди! Если ты уволишься сейчас, что будет с проектом? Джонни не потянет его в одиночку!
- С каким проектом? С бесцветной абстракцией? Нет уж, мистер Ричмэн. Счастливо оставаться.
После ухода Макса Ричмэн некоторое время сидел, подперев кулаком щеку и уставившись в монитор. Затем раскрыл ежедневник и записал дела на завтра:
"1. Продать компанию Megagames.
2. Купить самоучитель испанского."

Красавица и чудовище

Клонился к закату пятнадцатый день пребывания Элеоноры в заколдованном замке. Оранжевые лучи заходящего солнца преломлялись в разноцветных витражах высоких стрельчатых окон. Девушка сидела на удобном диване, полукругом охватывавшем маленький комнатный бассейн с золотыми рыбками и фонтанчиком; в воздухе, как обычно в эти часы, звучала льющаяся неведомо откуда нежная и печальная музыка.
Но, несмотря на все эти средства релаксации, Элеонора вовсе не чувствовала себя спокойной; ее пальцы нервно теребили свиток, содержавший последнее послание хозяина замка. Последнее, ибо, воздав должное эпистолярному жанру, этим вечером он собирался появиться во плоти.
Все началось три недели назад, когда корабль, на котором плыл отец Элеоноры, преуспевающий торговец, возвращавшийся после удачной деловой поездки - когда этот, как уверяли подрядчики, абсолютно надежный корабль попал в шторм у западного побережья и разбился о мрачные скалы Чертова мыса. Похоже, что из всех пассажиров спасся один лишь торговец - впрочем, ему не впервой было выходить сухим из воды; так было, к примеру, и во время последнего биржевого кризиса, когда почтенный купец буквально в последний момент успел сбросить акции Алхимической корпорации. Однако, выбравшись на неприветливый берег, он оказался не в привычных джунглях деловых кругов, а в глухом и дремучем лесу, протянувшемся на многие мили. Проплутав целый день по девственным дебрям, уставший и изголодавшийся купец неожиданно для себя вышел к старому замку самого мрачного и заброшенного вида. Башни кое-где обвалились, стенные зубцы напоминали щербатый рот старика, каменные глыбы обросли мхом и лишайником. Ни в одном окне не было света; ворота, казалось, давным-давно вросли в землю. Никакие дороги не вели к замку; древние полузасохшие деревья подступали к нему со всех сторон. Надо ли говорить, что купец, разглядывая все это в тусклом свете ущербной луны, отнюдь не испытывал восторга; однако он был человеком практичным и понимал, что ночевать в замке, хотя бы и заброшенном, все же комфортнее и безопаснее, чем в диком лесу. Купец подошел к воротам, которые открылись неожиданно легко и даже без скрипа, и вступил внутрь.
Ворота тотчас закрылись сами собой; но в первый момент торговец даже не обратил на это внимания, пораженный тем, что изнутри замок выглядит куда лучше, чем снаружи. В сферу интересов достойного бизнесмена входила и недвижимость, и он знал, что обычно бывает как раз наоборот. Так или иначе, внутри не было развалин и запустения; где-то играла музыка, в саду плескались фонтаны, в окнах горел свет. По широким ступеням мраморной лестницы гость поднялся в роскошно убранные покои, где его ждали обильное угощение, теплая ванна и чистая постель. Удивительным было полное отсутствие слуг и вообще людей; но купец не любил бесплодных раздумий и рассудил, что все разъяснится в свое время. На следующий день он продолжал пользоваться гостеприимством таинственных хозяев замка, по-прежнему не встречая ни их самих, ни кого-либо еще. Странно, конечно, что столь разумный и опытный человек забыл, что единственное место, где в изобилии встречается бесплатный сыр, называется мышеловкой; по всей видимости, такую утрату бдительности следует объяснить контрастом между пережитыми ужасами и роскошным комфортом замка. Так или иначе, когда на третий день купец, утратив всякую надежду получить от хозяев разъяснения относительно дороги в цивилизованные области, решил отыскивать путь самостоятельно, то обнаружил ворота запертыми. Вернувшись в свои покои, он увидел, как по лежащему на  столе пергаменту скользит перо, периодически окунаясь в чернила; им  словно водила неведомая рука. Как уже упоминалось, отец Элеоноры  был человеком практическим, а потому принял как должное эту очередную причуду неведомого хозяина и, надев очки, склонился над посланием. Хозяин интересовался, понравился ли гостю замок. Купец, разумеется, отозвался о замке и его хозяине самым лестным образом и выразил искреннее сожаление, что вынужден их покинуть. Перо снова принялось за работу.
"Нет нужды в сожалениях, ибо вы останетесь здесь, - писало оно. -Я более не могу выносить одиночества, а вы человек умный и  много повидавший и будете интересным собеседником."
Когда почтенный торговец осознал, что хозяин не шутит, его благодушие как рукой сняло. Его деятельной натуре решительно претила мысль провести остаток жизни в клетке, пусть даже и самой роскошной. После того, как его слова сперва о гражданских правах, затем о выкупе остались без внимания, купец понял, что остается только бить на жалость. Со слезами на глазах он упомянул о своей дочери, юной и невинной девушке, которая, оставшись беспомощной сироткой, неминуемо лишится чести и состояния.
"Девушка? - перо скользило быстрее, очевидно, писавший был взволнован. - И хороша собой?"
Купец почуял подвох и промолчал, но было уже поздно.
"Впрочем, не столь уж важно, - продолжал хозяин. - За одну лишьвозможность увидеть юную девушку я бы отдал все сокровища замка... ну, во всяком случае, половину. Решено - ваша дочь займет ваше место здесь. Не волнуйтесь - ей будут обеспечены все возможные удобства и все подобающее уважение."
Поначалу купец пытался спорить, но хозяин замка был непреклонен. В конце концов торговец рассудил, что Элеонору все равно надо когда-то сбывать с рук, а тут еще появляется возможность сэкономить на приданом. И если она действительно будет жить в этой роскоши, то...
-Что вы там говорили насчет сокровищ замка?
"Ну... полагаю, тысячи золотых будет достаточно", - вывело перо.
-Какая-то тысяча - за писаную красавицу? - возмутился купец.
- Ну хорошо, две тысячи, и я доставляю вас домой. Я дам вам кольцо, надев которое, Элеонора переместится сюда. Помните же, вы должны исполнить обещание, иначе и на вас ляжет заклятье."
И не успел купец опомниться, как он уже стоял посреди охающих слуг и домочадцев, с мешком золота у ног и зажатым в кулаке кольцом в форме золотой змейки, кусающей себя за хвост.
Услышав свой приговор, Элеонора сначала упала в обморок, но потом рассудила, что слезы девушки в конце концов растопят сердце тюремщика, и он отпустит ее домой. Утешая себя этой мыслью, она простилась с родными и надела кольцо.
И вот уже две недели Элеонора жила в замке. К ее услугам были самые изысканные наряды и украшения, ее слух ублажала чудесная музыка, а ее взор - великолепные картины и скульптуры, способные сделать честь королевскому музею. Но, разумеется, все это быстро бы наскучило девушке, если бы не хозяин замка. Он беседовал с ней своим обычным способом, посредством самопишущего пера. Он был отменно учтив и деликатен, писал Элеоноре изящные стихи и рассказывал красивые легенды. Очень скоро девушка перестала чувствовать себя пленницей; если поначалу она не заводила разговоров о возвращении домой, чтобы не обидеть хозяина, то потом заметила, что ей не так уж и хочется возвращаться из этой романтической сказки в скучный особняк дельца. Разумеется, таинственная личность хозяина все больше занимала ее воображение. Хотя он и не отвечал на прямо поставленные вопросы, было ясно, что это не какой-нибудь банальный колдун без роду и племени. Так, в первый же день он назвал ее "леди Элеонора".
-Я не леди, я дочь простого купца, - ответила девушка.
"У меня хватит знатности на нас обоих, - начертало перо. -Я встречал многих аристократок по рождению, и поверьте, вы лучше и чище их."
Подобные комплименты падали на благодатную почву - женщина, как известно, любит ушами, хотя Элеонора об этом не знала, ибо не читала легкомысленных книг. К концу второй недели девушка только и думала, что о властелине замка; во сне он представлялся ей прекрасным принцем на белом коне, и она, наконец, решительно потребовала, чтобы он предстал перед ней наяву. Он долго отнекивался; Элеоноре казалось, что она слышит, как он вздыхает в своем потаенном убежище. Наконец перо вновь решительно заскользило по бумаге.
"Будь что будет, леди Элеонора. Я не могу открыть вам всего, но знайте, что нас обоих ждет серьезное испытание. Я выйду к вам завтра на закате; и знайте, что моя жизнь зависит от того, как пройдет наша встреча. У вас есть еще день, чтобы отказаться от вашего намерения; тогда все останется по-прежнему. Но если вы увидите меня, обратной дороги уже не будет; и лишь от вас будет зависеть, жить мне или умереть."
И вот этот момент наступил. Элеонора сидела на диване, комкая вчерашнее послание; и вот сквозь звуки музыки до нее донеслись тяжелые шаркающие шаги. Все ближе, ближе... остановились. С треском упал гобелен; за ним скрывалась потайная дверь. Сердце девушки бешено колотилось. Дверь медленно отворилась.
Элеонора была готова увидеть нечто необычное, но все же не смогла сдержать крик ужаса. Перед ней стояло омерзительное чудовище. Ростом с человека, оно походило на раздутую полусгнившую жабу с вывернутыми когтистыми ступнями и корявыми клешнями; все его тело было покрыто бородавками, из которых сочилась зловонная слизь. Чудовище тяжело дышало, и при каждом выдохе из ужасной глотки вываливался длинный липкий язык, на вдохе с всхлипываньем втягивавшийся обратно.
-Я вам отвратителен! - в скрипучем голосе монстра звучало отчаяние. Но Элеонора уже совладала с собой.
-Ннет, принц, - произнесла она, поднимаясь с дивана. -Ведь вы принц, я правильно догадалась? Злое колдовство обезобразило ваш облик... но я все равно... люблю вас!
-О, Элеонора! - воскликнул монстр. -Условия заклятья не позволяли мне открыться вам, и я так счастлив... Но полно, должно быть, ваши слова продиктованы не любовью, а всего лишь жалостью...
Элеонора поняла, что она должна сделать. Она шагнула к чудовищу и, задержав дыхание, припала губами к безобразной пасти.
Раскат грома потряс замок, и в то же мгновение словно пелена спала с глаз Элеоноры.
-О, мой принц! - воскликнула она. -Как ты прекрасен!
Он улыбнулся ей и сжал ее в объятиях.
Волна превращений прокатилась по замку. Ядовитые угри кишели в мутной воде бассейнов, на месте прекрасных статуй глумливо усмехались каменные химеры, мохнатые пауки выскакивали из появившихся в стенах трещин...
А посреди всего этого хаоса два омерзительных чудовища, побольше и поменьше, обнимали друг друга бугристыми клешнями, и слизь текла по их бородавчатой коже.

Империя

Когда воды, поглотившие Атлантиду и Лемурию, обрели покой в новых границах и отступили с истерзанной катаклизмами, неузнаваемо изменившейся суши, одно из варварских племен пришло на земли некогда процветавшей, а ныне умирающей цивилизации. Молодое Солнце восходило, ветер развевал штандарты наступающих кланов, а вдалеке слышались раскаты грома – и это были Боги переселяющихся людей, такие же суровые и могучие, как сами эти люди. Им не было дела до каменных и бронзовых шпилей, грезивших в морских глубинах о былом величии, им не было дела до того, что пустынные земли, по которым они шли, некогда были многолюдными и процветающими – они искали место, где можно было бы осесть. Варваров вел молодой вождь, облаченный в звериные шкуры, его боевой молот, с помощью которого он раскалывал черепа врагам, был самым тяжелым в племени, и ни одна из его многочисленных жен не оставалась без внимания вождя по ночам, если только он не возглавлял своих воинов в бою. И люди, следовавшие за ним, были подобны ему.
В пути варваров подстерегали многие опасности, и главной опасностью были люди иных племен. Ни о каком мире и речи не могло быть – ведь даже дети знали, что им никогда не стать своими в кругу охотников и воинов, если они не принесут совету старейшин и вождю несколько вражеских черепов с поля боя! Племя сходилось с племенем, битвы длились по нескольку дней, мужчин побежденной стороны уничтожали всех до единого, а женщин – только если они принадлежали к иной, отвратительной для глаз победителей, расе или были слишком стары – в ином случае их брали с собою. Молодому вождю сопутствовала удача, потому что он первым стал разделять своих воинов на несколько отрядов, нападавших с разных сторон. Но ему хотелось большего.
В землях, куда привел свое племя молодой вождь, некогда господствовала иная культура неведомого племени, воздвигшего невиданные прежде монументы до небес, неприступные крепости, титанические дворцы и фантастические храмы Сетхи-Меллек-Зу, почитавшегося когда-то на далеком южном континенте, ушедшем в воды океана. Это была древняя и мудрая, но ослабевшая раса, доживавшая свой век в воспоминаниях о былом величии – легкая добыча первого же завоевателя. Увиденное было так непривычно, что варвары даже не считали, что те, кого они убивают, принадлежат к людской породе. Шаманы пели и плясали, совершая ритуалы, чтобы духи убитых навсегда покинули эти места и не вздумали мстить победителям. Искусство уничтоженного народа казалось варварам уродливым и непонятным, и потому то, что могло быть сожжено, сжигалось, а то, что могло быть разрушено, разрушалось, уступая место первобытным святилищам в виде каменных кругов и полуземлянкам, в которых жили люди племени. Так было найдено подходящее место, чтобы осесть навсегда. А чтобы легче было защищать захваченные земли от продолжающих кочевать племен, молодой вождь приказал оставшимся в живых врагам из обломков прежних дворцов и храмов построить себе крепость. Потом пленников казнили, и их кровью освятили стены твердыни.
Шли годы и десятилетия. Вознесся вместе с дымом погребального костра в небо павший в бою вождь, покоривший окрестные поселения и заставивший их вождей ежегодно выплачивать дань. Как водится, сразу же нашлось множество удельных правителей, которые решили занять место погибшего, и долго эти земли не знали покоя. Города-государства, возникшие на месте былых земледельческих поселений, объединялись лишь перед лицом общей угрозы, например – набега кочевников, а в остальное время предпочитали забыть о своем кровном родстве. Постепенно, впрочем, среди них выделился самый сильный, который начал подчинять остальные своей воле: когда договорами о взаимной поддержке и выгодной торговле, а когда – оружием. Но вот последний непокорный удельный правитель был посажен на кол на площади собственного разграбленного города, и Держава была объединена, а удачливый военачальник из ее столицы провозгласил себя правителем, посланным Богами. Так была основана первая правящая династия в этих краях.
Впервые за многие десятилетия потомки варваров обратили взор во внешний мир, и увидели, что вокруг возникло множество иных государств, что весь извесный мир поделен между ними, и что за место под Солнцем придется воевать. Угрожали молодой державе набеги темнокожих дикарей-копьеносцев с юга (не смотря на цвет кожи, они мало напоминали нынешних негров) и рыжих варваров из-за горного хребта на севере, которые сражались огромными двуручными палашами и в битве впадали в демоническое неистовство. Терзали людей в тех краях и яростные бури, и засухи, и нашествия саранчи – но потомки варваров, почти позабывшие о своем происхождении, не растеряли ни капли мужества и выносливости своих прародителей. Они решили трудиться - и сверхчеловеческими усилиями вырвали у пустынь и болот плодородные земли, орошавшиеся при помощи проведенных каналов. Они решили сражаться – и вновь в почете оказались древние Боги Войны. Царями-завоевателями было создано великолепное колесничное войско, а также организована система крепостей на границе. В долгих войнах все соседние державы были поставлены на колени. Главный соперник, страна, располагавшаяся к востоку, на морском побережье, сопротивлялась дольше остальных, и за это была стерта с лица земли, а ее жители истреблены или проданы в рабство. Так родилась Империя, и правитель ее, стоя среди руин поверженной вражеской столицы, провозгласил, что его народ – самый великий народ на Земле! – отныне объявляет эру процветания на всей территории известного мира, за исключением окраинных областей, заселенных дикарями.
В Империю хлынули потоки золота, драгоценностей и рабов. От прежнего воинственного величия остались лишь бесконечные стычки с варварами на северной и южной границах, хотя владение оружием и личная храбрость по-прежнему высоко ценились. Это воистину был Золотой Век тех краев, когда отступили голод и нужда, но еще сохранились древнейшие устои и традиции, когда мудрецы в тени величественных колонн вели неспешные беседы о тайнах мироздания, города росли, прокладывались дороги, строились мосты и пристани, а люди превыше всего ставили связывающие их узы священной крови народа победителей и чтили подвиги своих героев… Союз Женщины и Мужчины почитался священным, и бродячие певцы славили не только Войну, но и Любовь – мужеложцев же и тех, кто оскорблял женщину, без всякой пощады сажали на колья. Главной же ценностью для жителей Империи была Свобода – они смеялись над дикарями, понимавшими это слово как «вседозволенность», и говорили, что их Свобода – в возможности поступать правильно и не поступать неблагородно. В эти дни один философ, бродя вечером в тени древней пирамиды, оставшейся от прежних жителей этих земель, изрек: «Все – прах, и все великое рано или поздно обречено забвению, как первый шаг новорожденного уже есть шаг к смерти!». Люди почувствовали в этих словах смутную угрозу, с философа заживо содрали кожу, и Империя продолжила свое существование. Уже не слава побед, но огромные дворцы, произведения искусства и открытия ученых составляли ее величие. Но это была внешняя, парадная сторона…
Весы купца начали цениться куда выше, чем меч воина или плуг крестьянина. Кварталы богачей задыхались от избытка и великолепия, а на окраинах и в сельской местности пировала голодная смерть. Чернь не желала трудиться, понимая, что самый каторжный труд никогда не обогатит ее, и требовала дарового хлеба и даровых же зрелищ. Потомки всемогущих царей-завоевателей стали марионетками в руках тех, в чьих руках была сосредоточена истинная власть – власть над золотом. Люди все больше отрывались от своих корней, переставали чтить собственных предков и родичей, улицы городов начали заполняться чужеземцами, и «великий народ» начал медленно растворяться в массе побежденных народов. Новому обществу нужна была новая религия – и старых Богов Империи, к которым относились с детским доверием и с детским же восхищением, сменил один-единственный Бог, Бог зазвездного ужаса и вечного посмертного наказания, в чьих глазах величайшей добродетелью была покорность судьбе.
Империя была тяжело больна. Все меньше людей находило в себе мужество сражаться на границах с дикарями, зато все чаще внутри страны вспыхивали стихийные восстания, а власть имущие погрязали в противоестественных пороках. Поэты, скульпторы и живописцы, творившие в традициях классического, совершенного искусства времен расцвета Империи, были никому не известны – зато в почете были бездарности и сумасшедшие, выдававшие собственный бред за новые направления в искусстве. Все меньше было тех, в чьей груди билось сердце потомка гордых варваров и непобедимых завоевателей, зато все больше тех, кто ненавидел саму Империю и даже само Человечество, обвиняя их во всех своих несчастьях.
И тогда власть взял великий человек. Ему больно было смотреть на вырождение своего народа, на разложение, царившее в просторах Родной Земли, и он поднял меч против врагов внутренних и врагов внешних. Кумиры лже-Бога он низверг во прах, объявив истинными Богами древних воинственных небожителей. Он отделил свой народ от всех других, населявших Империю, и попытался вдохнуть в него пламя прежнего могущества. Но все было тщетно – и когда новый вождь погиб в бою с дикарями, некому стало продолжить его дело. Даже имя этого человека стало запретным, а все его последователи, требовавшие возвращения к истокам величия Империи, были объявлены преступниками.
Прошло еще несколько столетий, и Империя преобразилась до неузнаваемости. Было провозглашено в пику прежним суровым принципам, что нет ничего более священного и важного, чем человеческая жизнь, что все люди равны от рождения и им должно дать одинаковые права, что каждый имеет право на самовыражение… Все было позволено, и великая скука охватила Империю. Аристократия сходила с ума от вседозволенности, низшие классы – от беспросветного труда на благо власть имущих. В бедных кварталах процветала проституция – женская, мужская, детская, общедоступными стали дурманящие средства, дарившие счастье на краткий миг ценою человеческого здоровья. Старинные дворцы и крепости рушились, и никому не было до них дела. Лишь немногие мудрецы осознавали гибельность подобного пути, но поделать уже ничего не могли, а храбрые и независимые люди тайком бежали в становища дикарей, чтобы там, в стычках между кланами, бессмысленно растратить ту силу, что более не ценилась на Родине. Да и сами слова «Родина», «народ», «величие», «свобода», «любовь» превратились в насмешку…
Однажды, откуда-то из неведомых земель, на Империю нахлынули новые полчища варваров, превосходившие по мощи всех своих предшественников, но некому было защищать эти земли. С недоумением смотрели пришельцы, облаченные в шкуры, сжимающие тяжелые мечи, как слабые, бледные люди валились перед ними на колени и молили о пощаде. И варвары убивали этих уродливых созданий, которых даже не воспринимали, как людей – ведь разве может человек быть настолько трусливым и ничтожным? В пламя походных костров полетели свитки, содержащие и вековую мудрость, и откровенное безумие, популярное в последние десятилетия Империи. Нашлись, разумеется, и те, кто дал достойный отпор врагам – но таких было слишком мало. И молодой вождь варваров презрительно сплюнул, когда его воины бросили перед ним старого, лысого, жирного правителя Империи, который тут же принялся заламывать руки и громко кричать что-то на непонятном языке. Сверкнул клинок – и голова правителя покатилась, весело подпрыгивая, по ступеням его дворца. А голубоглазый вождь весело рассмеялся, и вслед за ним рассмеялись его воины.
За какой-то месяц великий народ Империи перестал существовать, а вместе с ним – и все прочие народы, подвластные ему, и все бесчисленные метисы, и все безродные бродяги… Сначала варвары пощадили знатных женщин империи в возрасте от двенадцати до двадцати пяти лет и проституток, потому что все они были невероятно искусны в любовных делах, но их красота быстро увяла вдали от ароматических ванн, зеркал и сладостного безделья, и тогда хозяева предпочли избавиться от наложниц.

Когда молодой вождь победителей развел костер и замер, вглядываясь в его пламя, он не знал, что сейчас там стала пеплом рукопись с еретическими словами опального философа: «Все – прах, и все великое рано или поздно обречено забвению, как первый шаг новорожденного уже есть шаг к смерти!». Но вождь был молод, и не задумывался о печальном – он мечтал основать свою Державу, покорить окрестные селения и заставить их выплачивать дань, чтобы когда-нибудь в будущем восторженные потомки называли его не иначе, как создателем Империи…